«Если вы позволите, наедине, Мать», — сказала Делана, откидывая назад свой темный капюшон и открывая волосы цвета серебра. Для женщины у нее был необычайно низкий голос, но это едва ли являлось отражением того, насколько был важен вопрос, о котором пойдет речь.
Ее появление здесь было несколько неожиданным. Делана часто поддерживала Эгвейн на Советах Башни, когда Восседающие занимались ухищрениями относительно того, касается ли конкретное принимаемое решение прямо войны с Элайдой или же нет. Отсутствие прямого отношения к войне подразумевало, что приказам Эгвейн, для того чтобы стать действительными, требовалось Большое Согласие Совета. Даже те Восседающие, которые поддерживали войну, не делали почти ничего, чтобы противостоять этому мелочному правилу, служившему поводом для нескончаемых уверток. Каждая из них, сама по себе, жаждала свергнуть Элайду, но в целом Совет ничем, кроме споров, не занимался. Хотя, сказать по правде, поддержка Деланы не всегда приходилась ко двору. Иногда она служила просто образцом Серой сестры — умелого посредника при достижении Согласия, и тут же, на следующий день, была настолько резкой в своих аргументах, что каждой Восседающей, слушавшей Делану, хотелось заставить ее замолчать.
Ей были ведомы и другие способы как запустить кота в стаю голубей. На сегодняшний день она уже не менее трех раз потребовала от Совета официально назвать Элайду Черной Айя. Что неизменно вело к образованию неловкой тишины, пока кто-либо не призывал отложить заседание. Немногие желали открыто обсуждать вопрос о Черной Айя.
Делана же могла обсуждать что угодно, начиная от того, как им обеспечить надлежащее облачение для девятисот восьмидесяти семи послушниц, до того, имеет ли Элайда тайных сторонниц среди Сестер. Это был второй вопрос, превращавший большинство сестер в ощетинившийся колючками куст.
Все это порождало вопрос — для чего она столь рано и в одиночку выехала из лагеря. Прежде она никогда не приближалась к Эгвейн без сопровождения хотя бы одной или пары-тройки Восседающих. Бледно-голубые глаза Деланы могли ответить на него не больше, чем ее гладкое лицо Айз Седай.
«Пока мы едем», — ответила ей Эгвейн. — «Мы хотели бы иметь возможность уединиться», — добавила она, заметив, что Шириам открыла рот. — «Пожалуйста, побудь с остальными сзади». Зеленые глаза Хранительницы Летописей сузились в выражении, которое могло быть принято за гнев. Умелая и энергичная Хранительница, возложившая все надежды на Эгвейн, она старалась держать в секрете свое недовольство любой встречей Амерлин, в которой сама не принимала участия. Расстроенная или нет, но она лишь с небольшой заминкой склонила голову в одобрении. Шириам не всегда понимала, кто кем командовал, но сейчас подчиненной была она.
Удаляясь от реки местность, постепенно повышалась. Но не превращалась в холмы, а просто поднимаясь к чудовищному пику, который вырисовывался на западе. Он был так огромен, что называть его простой горой казалось насмешкой над ним. Драконова Гора выделялась бы своей высотой, даже находясь посреди Хребта Мира. При сравнительно ровной местности вокруг Тар Валона, ее увенчанный белой шапкой гребень, как чудилось, доставал до небес. Особенно, так казалось сейчас, когда в стороне от зубчатой вершины струилась тонкая нить дыма. Дым на такой высоте был чем-то совершенно посторонним, почти рукотворным. Деревья заканчивались менее чем на полпути к вершине Горы, и никому никогда не удавалось добраться до вершины, или хотя бы приблизиться к ней. Хотя говорили, что склоны усеяны костями тех, кто пробовал. Почему кто-то захотел попробовать оказаться первым, внятно объяснить не мог никто. Иногда на закате удлинившаяся тень горы достигала города. Люди, проживавшие в этой местности, привыкли к господствовавшей в небе Драконовой Горе почти так же, как к Белой Башне, вздымавшейся над городскими стенами и видимой за многие мили вокруг. Обе громады не изменяли того, что всегда есть и всегда будет — плуг и молот занимают в заботах народа место большее, чем горы или Айз Седай.
Среди крошечных деревушек, часто состоявших едва ли из дюжины каменных домов, крытых соломой или черепицей, лишь изредка встречались те, что набирали с сотню построек. Дети, игравшие на снегу или тащившие в ведрах воду из колодцев, прекращали свои занятия и с разинутыми ртами глазели на солдат, едущих по грязной проселочной дороге, которая считалась улицей, пока вновь не утопала в снегу. Над отрядом не было никаких знамен, но у некоторых на плащах или рукавах курток было вышито Пламя Тар Валона. Необычные плащи Стражей также указывали на то, что, по крайней мере, некоторые из женщин являлись Айз Седай. До недавних пор, даже вблизи города увидеть Сестру было событием необыкновенным и, этого все еще было достаточно, чтобы зажечь свет любопытства в глазах ребенка. Вероятно, довершало список чудес и само появление солдат.
Большая часть земли была занята фермами, кормившими Тар Валон. Высокие амбары из камня или кирпича и усадьбы окружали разгороженные каменными стенами поля. Между ними лежали рощицы деревьев и участки под вырубку. Нередко появлялись стайки фермерских детей, бегущих с небольшим отставанием параллельно отряду и, как зайцы, прыскающих через заснеженную дорогу. Обычные зимние заботы по хозяйству заставляли старших сидеть по домам, но те из них, кто рисковал, плотно закутавшись от холода, выбраться наружу, уделяли и солдатам, и Стражам, и Айз Седай лишь мимолетный взгляд. Скоро наступит весна, а вместе с ней время пашни и посева. Чтобы не затевали Айз Седай, этого им не изменить. Да ниспошлет Свет, чтобы так и было.