Перекрестки сумерек - Страница 173

173

«Испуганные люди делают глупые вещи, Мать, даже Айз Седай», — ворчала она, складывая руки на коленях, — «но, по крайней мере, Вы сможете убедиться, что Морайя до самого конца будет твердой в вопросе об Элайде. Она положит каждую Сестру, из тех, что были убиты после того, как свергли Суан, прямо к ногам Элайды. Морайя хочет выпороть Элайду розгами за каждую смерть в отдельности, прежде чем ее отправят к палачу. Твердая женщина. Даже тверже, чем Лилейн, в каком-то смысле. Или более жесткая. Она не будет сомневаться в том, что могло бы стать препятствием для Лилейн. Я очень боюсь, что она потребует как можно скорее напасть на город. Если Отрекшиеся перемещаются столь явно, и в таком количестве, то лучше раненая Башня, что целее, чем разделенная Башня. По крайней мере, я считаю, что это именно то, как Морайя может представлять себе положение вещей. В конце концов, мы очень хотим избежать того, чтобы Сестры убивали Сестер, и чтобы это не повторялось вновь. Башня стоит давно, и исцелилась от многих ран. Мы можем исцелить и эти».

Голос Анайи соответствовал ее лицу и обычно был теплым, терпеливым, даже утешительным, но произнося эти замечания, он больше походил на звук когтей, которые с визгом скользят вниз по доске. Свет, все, что сказала Анайа, было именно тем, что она почитала в Морайе, и, казалась, что все было сказано в соответствии с ее ощущениями. Она всегда была неторопливой, невозмутимой, и всегда очень осторожной в выражениях. Если она благословляла штурм, то что уж говорить о других?

Как обычно, Мирелле не сдержалась. Ртуть и пламя — нельзя описать ее лучше. Она не знала слова «терпение», словно что-то постоянно кусало ее за нос. Она ходила взад и вперед, столько, насколько позволяли ей стены палатки, пиная свою темно-зеленую юбку, а иногда — одну из ярких подушек, сложенных у стены, поворачиваясь на следующий заход.

«Если Морайя достаточно испугана, чтобы требовать штурма, то она испугалась собственных мыслей. Башня слишком изранена, чтобы выстоять в одиночку при столкновении с Отрекшимися или чем-нибудь еще. Майлинд — вот кто нас должна интересовать. Она всегда указывает, что Тармон Гай`дон может случиться в любой день. Я слышала, как она говорит, будто то, что мы испытали, возможно, и было началом Последней Битвы. И затем, это могло бы случится даже здесь. Разве для Тени есть для удара цель лучше, чем Тар Валон? Майлинд никогда не боялась сделать трудный выбор, или отступать, когда она считала это необходимым. Она сразу бы оставила Тар Валон и Башню, если бы решила, что это сохранит, по крайней мере, некоторых из нас для Тармон Гай’дон. Она предложит снять осаду, спрятавшись где-нибудь, где Отрекшиеся не смогут нас найти, пока мы не будем готовы нанести ответный удар. Если она поставила вопрос перед Советом правильным образом, то могла бы даже получить согласие большинства в поддержку своего предложения». — Эта мысль заставила слова на странице перед глазами Эгвейн затанцевать еще сильнее.

Морвринн, женщина с круглым твердым лицом, просто поставила кулаки на широкие бедра и встретила каждое высказывание короткими ответами: — «Мы не знаем наверняка, что это были Отрекшиеся», — и — «Вы не можете знать, пока она сама не скажет». — «Возможно было, а возможно и нет», — и — «Гипотеза — это еще не факт». Говорили, что она не поверит в то, что наступило утро, пока сама не увидит солнце. Обычно в ее речи не допускались нонсенсы, особенно те, что сразу перепрыгивают к каким-то выводам. Но все же, это не приносило спокойствия жаждущей голове. Она действительно не делала антагонистических предложений, используя только свой открытый разум. Открытый разум мог двигаться любым путем, когда встречался с камнем преткновения.

Эгвейн захлопнула пухлую папку, закрыв ее с громким шлепком. Из-за отвратительного вкуса на ее языке и острой пульсации в голове — не говоря уж об их непрерывных голосах! — она не смогла удержать мысль, по крайней мере, чтобы продолжать чтение. Три Сестры посмотрели на нее с удивлением. Она давно объяснила им, что понимает ответственность, но старалась не показывать характер. Какие бы клятвы верности не давались, но молодую женщину, показывающую свой характер слишком легко принять за обузу. От чего ее гнев только усилится, что, в свою очередь, заставит ее голову еще больше заболеть, от чего… и так далее.

«Я ждала достаточно долго», — сказала она, стараясь сохранить спокойствие. Но все равно ее голова отозвалась на это вспышкой боли. Возможно, Шериам подумала, что она, как предполагалось, встретит ее на Совете.

Взяв плащ, она шагнула на холод, по дороге оборачивая его вокруг плеч. Морвринн и другие двое только секунду колебалось, чтобы последовать за ней. Если сопровождать ее на Совет, то кто-то мог решить, что они ее подручные. Но они, как предполагалось, наблюдали за ней, и она подозревала, что даже Морвринн хочет услышать то, о чем должна была сообщить Акаррин, и что Морайя и остальные решать делать после этого.

Эгвейн надеялась, что ничего такого уж сложного не произойдет, с чем придется иметь дело, или то, о чем думали Анайя и Мирелле. Если необходимо, она могла бы попробовать применить Закон Войны, но даже если бы это получилось, у старейшего из законов имелись свои недостатки. Когда люди должны подчиниться тебе в одном, они всегда получали шанс на уступку в другом, и чем больше они были вынуждены подчиняться, тем больше возможностей получали для маневра. Это было естественное равновесие, которого никто не мог избежать. И что еще хуже — она только училась руководить, и как сделать так, чтобы люди прыгали, когда она им приказала. Ты начинаешь требовать это как само собой разумеющееся, и затем, когда они будут не в состоянии подскочить, тебя поймают на том, что это ты выбрала не ту ногу. Кроме того, с больной головой, стреляющей болью — теперь она стреляла, а не пульсировала, хотя, возможно, и не столь сильно — с больной головой она была готова огрызаться на каждого, кто косо на нее посмотрел, и даже когда люди вынуждены были проглотить подобное отношение, это не привело бы ни к чему хорошему.

173