Оставшись одна, Эгвейн сняла с шеи палантин, осторожно свернула, и убрала в сумочку на поясе. Ее плащ был из хорошей шерсти, и достаточно прочным, но и довольно простым. Без палантина, высовывающегося из-под капюшона, она могла сойти за кого угодно.
Тротуар перед палаткой, конечно, был пуст, но как только она пересекла замерзшую улицу, ей пришлось прокладывать себе путь через обычную белую реку Послушниц. Часто попадались Принятые, и иногда — Айз Седай. Послушницы склонялись перед ней не замедляя движения, а Принятые делали реверансы, когда она проходила, как только видели, что под плащом не белые юбки или с полосатой каймой, а Айз Седай скользили мимо, скрыв лица капюшонами. Если кто и ее заметил, что ее не сопровождает Страж, что ж, у некоторых Сестер не было Стражей. И не все были окружены сиянием саидар. Просто большинство.
Через две улицы от ее кабинета она остановилась у края деревянного тротуара, отвернувшись от потока торопящихся женщин. Она пыталась не волноваться. Солнце уже прошло полпути к горизонту на западе, золотой шарик, пронзенный изломанным пиком Драконовой Горы. Тень Горы уже протянулась через весь лагерь, погрузив палатки в вечернюю мглу.
Наконец верхом на Беле появилась Суан. Косматая маленькая кобылка уверено ступала по скользкой улице, но Суан цеплялась за поводья и сидела так, словно боялась упасть. Может, и в самом деле боялась. Суан была одной из худших наездниц, которых когда-либо видела Эгвейн. Когда она сползла с седла, в вихре юбок и ворчливых проклятий, она выглядела так, словно избавилась от смертельной опасности. Бела заржала, узнав Эгвейн. Натянув свой съехавший капюшон на место, Суан тоже открыла рот, но Эгвейн предупреждающе подняла руку, прежде чем она заговорила. Она увидела слово «Мать», которое уже готово было сорваться с губ Суан. И очень похоже, что оно было бы достаточно громким, чтобы его было слышно на пятьдесят шагов вокруг.
«Никому не говори». — мягко сказала Эгвейн. — «И никаких записок и намеков, тоже». — Это должно было исключить все. — «Составь Чезе компанию, пока я не вернусь. Я не хочу, чтобы она волновалась».
Суан неохотно кивнула. Она выглядела сердитой. Эгвейн подумала, что поступила мудро, включив в запрет «записки» и «намеки». Оставив бывшую Престол Амерлин, выглядевшую как надутая девчонка, она ловко забралась в седло Белы.
Из-за замерзших борозд грязи на улицах лагеря, сначала ей пришлось пустить косматую кобылку шагом. И еще из-за того, что все удивились бы, увидев Суан, ехавшую на Беле быстрее, чем обычно. Она постаралась ехать как Суан, неуверенно качаясь, цепляясь за высокую переднюю луку седла одной рукой, иногда даже двумя. От этого она почувствовала себя так, словно тоже готова упасть. Бела повернула голову и посмотрела на нее. Она знала, кто был у нее на спине, и знала, что Эгвейн может ездить гораздо лучше. Но Эгвейн продолжала изображать Суан, и старалась не думать о том, где находится солнце. И так всю дорогу от лагеря, за ряды фургонов, до тех пор, пока первые деревья не скрыли ее от палаток и фургонов.
Затем она перегнулась через луку седла и прижалась лицом к гриве Белы.
«Ты вывезла меня из Двуречья», — прошептала она. — «Ты можешь скакать так же быстро сейчас»? — выпрямившись, она вонзила пятки ей в бока.
Бела не могла скакать галопом, как Дайшар, но ее крепкие ноги легко месили снег. Она была когда-то ломовой лошадью, не рысаком или боевым конем, но она выкладывалась как могла, вытягивая шею так же храбро, как и Дайшар. Бела скакала, а солнце спускалось все ниже и ниже, словно небо внезапно намазали маслом. Эгвейн пригнулась в седле и погоняла лошадь. Это была гонка с солнцем, которую, Эгвейн знала точно, ей не выиграть. Но даже если ей и не суждено обогнать солнце, у нее еще было время. Под стук копыт она подгоняла Белу пятками, и Бела бежала.
Вокруг сгустились сумерки, а потом и тьма, прежде чем Эгвейн различила луну, отражающуюся в водах Эринин. Время еще есть. Это было почти то самое место, где она стояла с Гаретом, глядя как корабли плывут к Тар Валону. Сдерживая Белу, она прислушалась.
Тишина. А потом послышалось приглушенное проклятье. Тихое кряхтение и вздохи людей, несущих тяжелую ношу по снегу и старающихся не нарушать тишину. Она развернула Белу между деревьев навстречу звукам. Тени зашевелились, и она услышала шорох стали, вытаскиваемой из ножен.
Потом на расстоянии вздоха от нее какой-то человек пробормотал:
«Я знаю этого пони. Это одна из Сестер. Та, которая, как они говорят, раньше была Амерлин. На мой взгляд, не похожа. Не старше чем та, которая, как они говорят, сейчас у них Амерлин».
«Бела — не пони», — решительно сказала Эгвейн. — «Отведите меня к Боде Коутон».
От ночных теней среди деревьев отделились дюжина человек, окружая ее и Белу. Казалось, все они приняли ее за Суан, но это было нормально. Для них Айз Седай была Айз Седай, и они проводили ее туда, где на лошади чуть выше Белы сидела Боде, закутавшись в темный плащ. Ее платье тоже было темным. Белое сегодня слишком бы выделялось.
Боде тоже узнала Белу, и с удовольствием потянулась почесать кобылу, когда Эгвейн подъехала к ней.
«Ты остаешься на берегу», — тихо сказала Эгвейн. — «Ты сможешь вернуться со мной, когда все будет сделано».
Боде, словно ужаленная, отдернула руку при звуке голоса Эгвейн.
«Почему?» — спросила она, не очень требовательно. По крайней мере, этому она научилась. — «Я могу это сделать. Лиане Седай все мне объяснила, и я справлюсь».
«Я знаю, что ты справишься. Но не так хорошо, как я. Пока еще нет». — Это прозвучало очень похоже на критику, которой та не заслуживала. — «Я Престол Амерлин, Боде. Некоторые решения могу принимать только я. И я не могу просить сделать некоторые вещи Послушницу, если сама могу сделать это лучше». — Возможно, это прозвучало ненамного мягче, но она не могла объяснить ей про Ларин и Николь, или про цену, которую Белая Башня требует от всех своих дочерей. Амерлин не могла объяснить этого Послушнице, а Послушница была не готова понять остальное.