Перекрестки сумерек - Страница 40

К удивлению, Петра Анхилл, силач труппы, стоял рядышком, наблюдая за игрой конюхов, сложив на груди свои огромные руки, превышающие размерами ногу взрослого мужчины. Ростом он был ниже Мэта, зато вдвое шире в плечах, на которые, по настоянию жены, он накинул синий кафтан. Петра казался поглощенным игрой, но сам никогда не ставил, даже по мелочи. Он со своей женой Кларин, дрессировщицей собак, экономили каждую монету, которую могли заработать. Из-за чего Петра, оправдываясь, рассказывал о гостинице, которую собирается однажды купить. И что еще более удивительно, Кларин стояла с боку от него, очевидно, также полностью поглощенная игрой, как и он.

Когда Петра заметил Мэта и Эгинин, гуляющих под руку, он через плечо осторожно посмотрел на лагерь, что заставило Мэта насторожиться. Люди, глядящие через плечо, обычно не предвещают ничего хорошего. Однако пухлое темное лицо Гарины вспыхнуло теплой улыбкой. Подобно большинству женщин в труппе она считала Мэта и Эгинин любовниками. Кривоносый конюх, широкоплечий малый из Тира, назвавшийся Коулом, смотрел искоса, словно задолжал ему пару медяков. Никто кроме Домона не считал Эгинин красавицей, но некоторые дураки принимают дворянские титулы за красоту. Или деньги, а дворянки должны быть богатыми. А некоторые считали, что любая дворянка, бросившая мужа из-за такого парня как Мэт Коутон, готова бросить и его, прихватив с собой свои деньги. Такую историю Мэт и прочие распространяли среди труппы, объясняя, почему они должны скрываться от Шончан: жестокий муж и упорхнувшие влюбленные. И, несмотря на то, что подобное редко встречается в реальной жизни, каждый достаточно часто слышал подобные сказки от менестрелей или читал в книжках, чтобы в такое поверить. Коул, однако, так не считал. Эгинин — Лейлвил — уже приходилось обнажать свой кинжал, неизменно висевший на ее поясе жонглера мечами, когда один из этих симпатичных парней, под воздействием подобных размышлений, решил пригласить ее разделить с ним кубок вина в своем фургоне. И никто не сомневался, что она бы им воспользовалась, если бы он продолжал настаивать.

Как только Мэт подошел к силачу, Петра спокойно сказал: «Тут солдаты Шончан, человек двадцать. Их офицер сейчас беседует с Люка». Он не выглядел напуганным, но от беспокойства на его лбу собрались морщины, и его рука легла на плечо жены, защищая ее от опасности. Улыбка Кларин испарилась, и она накрыла свой рукой его. Они доверяли суждению Люка, и осознавали риск, которому подвергались. Или думали, что осознают. И этот риск, в который они верили, был довольно большой.

«Чего им надо?» — требовательно спросила Эгинин, освобождаясь от Мэта, до того как он смог открыть рот. Собственно, его никто не ждал.

«Постереги-ка это для меня», — сказал Ноал, вручая свою удочку и корзину одноглазому, который в ответ вытаращился на него. Выпрямившись, Ноал запустил скрюченную руку под полу кафтана, где хранились два длинных кинжала. — «Мы сможем добраться до наших лошадей?» — спросил он Петру. Силач с сомнением взглянул в его сторону. Мэт оказался не единственным, кто сомневался, в своем ли уме Ноал.

«Кажется, они не заинтересованы вашими поисками», — сказала Кларин торопливо, сделав слабый намек на реверанс. Все пытались выдать Мэта и остальных за участников труппы, но всем это удавалось, когда дело доходило до Эгинин. — «Офицер в фургоне Люка уже почти полчаса, а солдаты все это время стоят рядом со своими лошадьми».

«Не думаю, что они здесь из-за вас», — добавил Петра с уважением. И снова, в сторону Эгинин. Почему же он должен чем-то отличаться? Возможно, практикуется приветствовать дворян в своей гостинице. — «Мы просто хотели предупредить вас, чтобы вы не удивлялись и не беспокоились, увидев их. Я уверен, Люка отошлет их без неприятностей». Несмотря на его уверенный тон, морщинки не исчезли с его лба. Большинство мужчин расстроились бы, узнав, что их жены сбежали, а дворянин мог распространить свою ярость на других. Труппа, какие-то путешествующие чужестранцы, становилась легкой целью для неприятностей. — «Вам не следует волноваться о том, что кто-либо что-то разболтает», — и, глядя на конюхов, Петра добавил. — «Правда, Коул?» Кривоносый кивнул, пристально глядя на кости, которые он подбрасывал в руке. Он был довольно крупным мужчиной, но все же недостаточно крупным, чтобы справиться с Петрой, а ведь силач мог ломать подковы голыми руками.

«Кто же откажется от шанса как-нибудь плюнуть на сапог дворянина?» — пробормотал одноглазый парень, глядя в корзину с рыбой. Был он почти столь же рослым, как Коул, но все лицо его было в морщинах, а зубов у него было даже меньше, чем у Ноала. Посмотрев на Эгинин, он склонил голову и добавил: «Прошу прощения, миледи». — «С другой стороны, в последнее время для нас это еще и способ заработать немного денег. Правда, Коул? Если кто-нибудь о них расскажет Шончан с нами со всеми расправятся, повесят так же, как людей Морского Народа. Или заставят работать, очищая свои канавы на той стороне гавани». Конюхи делали в труппе всю самую черную работу, начиная с уборки навоза из стойл и чистки клеток, заканчивая установкой и разборкой стен, но он боялся так, словно чистка каналов Рахада была куда хуже, чем оказаться повешенным.

«Разве я говорил что-нибудь о том, чтобы что-то кому-то рассказать?» — сказал Коул, протестующе взмахнув рукой. — «Я только спросил, как долго мы собираемся сидеть здесь, вот и все. И спросил, когда мы увидим хоть одну монету из обещанных денег?»

«Мы будем сидеть здесь столько, сколько я скажу вам здесь сидеть», — было интересно слышать, сколь твердой может стать фраза, произнесенная с акцентом, растягивающим слоги в словах. И сказанная, при этом, тихим голосом, столь напоминающим скрежет лезвия ножа по правильному камню. — «Вы увидите свои деньги, когда мы прибудем в пункт назначения. Для тех, кто служит мне честно, будет и кое-что сверх того. И холодная могила для тех, кто замыслил предательство». Коул закутался в свой заплатанный плащ поглубже и выкатил глаза, стараясь выглядеть возмущенным, а, быть может, невинным, но, скорее, надеялся, что она потеряет бдительность, и он сумеет дотянуться до ее кошелька.