Перекрестки сумерек - Страница 67

Остальная часть лагеря образовала тонкое кольцо вокруг лошадей и телег, лицом к окружающему лесу. Здесь были двуреченцы, разделенные на четыре группы и всадники из Гаэлдана и Майена, стоящие между ними. Кто бы ни к ним не приблизился, с любой стороны он столкнется с лучниками Двуречья и обученной конницей. Больше всего опасения у Перрина вызывало не внезапное нападение Шайдо, а скорее Масима. Он, казалось, следовал за ним достаточно мирно, но кроме этих новостей насчет набегов, за прошлые две недели пропало без следа девять гаэлданцев и восемь майенцев, и никто не считал их дезертирами. До того, в день похищения Фэйли, двадцать майенцев попали в засаду и были убиты, и никто не подозревал никого иного, кроме людей Масимы. Так что хрупкий мир существовал, но странный и тернистый мир, но никто не поставил бы и медяка на то, что так будет продолжаться всегда, скорее ставка была бы заведомо проиграна. Масима делал вид, что не представляет никакой опасности для этого хрупкого равновесия, но его последователи, казалось, нимало о том не заботились, и какую бы невинность не изображал Масима, он был их вождем, и от него они получали приказы. Так или иначе, Перрин собирался потерпеть, пока Фэйли не будет снова свободна. А пока он сделал свой лагерь слишком крепким орешком, чтобы его раскусить, что было еще одним способом сохранить мир.

Айил настояли на наличии собственного слоя в этом странном пироге, получившимся из лагеря, хотя их было менее пятидесяти, считая гай'шайн, обслуживающих Хранительниц Мудрости, и он задержался, взглянув на их низкие темные палатки. Единственные другие палатки в лагере принадлежали Берелейн и ее двум горничным, на другой стороне лагеря, невдалеке от немногих сохранившихся зданий Брайтона. Орды блох и вшей сделали их непригодными для жилья, даже для закаленных солдат, ищущих убежище от холода, а сараи были гнилыми и ветхими, которые ветер, завывая, продувал насквозь, и наполнены еще худшими паразитами, чем дома. Девы и Гаул, единственный мужчина среди Айил, не бывший гай'шайн, ушли с разведчиками, и в палатках Айил было тихо, но запах дыма, исходящий из отдушин, подсказал ему, что гай’шайн готовили завтрак для Хранительниц Мудрости, или уже накрывали его. Анноура, советница Берелейн, обычно и делила с ней шатер, но Масури и Сеонид останутся с Хранительницами Мудрости, возможно даже помогая гай'шайн приготовить завтрак. Они все еще пытались скрыть тот факт, что Мудрые считали их ученицами, хотя, наверное, каждый в лагере уже знал об этом. Любой, кто видел Айз Седай самостоятельно носящих дрова или воду, или слышал хоть раз разговоры об их усталости, мог это понять. Две Айз Седай принесли клятву Ранду — и снова в его голове взрывом закружились цвета, и снова они разбились о его негасимый гнев — но Эдарру и других Хранительниц Мудрости специально послали, чтобы за ними следить.

Только сами Айз Седай знали, как сильно держали их собственные клятвы, или сколько свободы они оставляли для маневра, играя словами, но ни одной не разрешалось прыгать, пока Хранительница не скажет «лягушка». Сеонид и Масури сказали, что Масима должен быть убит, словно бешеная собака, с чем согласились и Хранительницы. По крайней мере, они так сказали. Они не приносили никаких Трех Клятв, чтобы говорить правду, и думать правдиво, эта особенная клятва сдерживала Айз Седай больше на бумаге, чем на деле. Но он, кажется, припомнил, как одна из Хранительниц говорила ему, что Масури считает, что и бешеную собаку можно посадить на цепь. Нельзя прыгать, пока Хранительницы не сказали «лягушка». Это очень походило на головоломку, собираемую из набора металлических частей, выкованных кузнецом, с остро отточенными гранями. Он должен был собрать ее, но одна ошибка — и он мог порезаться до кости.

Краем глаза Перрин видел Балвера, наблюдающего за ним исподтишка, задумчиво скривив губы. Птица, изучающая кое-что новое, без всякого опасения и не голодная, просто любопытная. Подобрав поводья Ходока, он пошел быстрее, так что человечек, чтобы не отстать, вынужден был увеличить свой широкий шаг, превратив его в маленькие скачки.

Часть двуреченцев стояли лагерем рядом с Айил, лицом на северо-восток, и Перин решал не пройтись ли немного на север, туда, где поселились гаэлданские всадники, или на юг — к ближайшим частям майенцев, но глубокого вздохнув, заставил себя вести лошадь сквозь лагерь своих друзей и соседей. Они все были уже на ногах, одеты в плащи и сжигали остатки шалашей в кострах, готовя еду или подогревая остатки кролика, оставшиеся с прошлой ночи, в котлах с овсянкой. Разговоры замолкали, и запах настороженности становился гуще, едва поднимались головы, чтобы посмотреть на него. Точильные камни замирали, точа сталь, а затем вновь начинали скрежетать. Луки были их любимым оружием, но каждый также был вооружен тяжелым кинжалом или коротким мечом, иногда даже длинным мечом, и они собрали все копья, алебарды и какие-то пики со странными лезвиями и шипами, которые Шайдо даже не удостоили бы внимания во время грабежа. Копья, к которым их руки уже привыкли, используя в поединках по праздникам длинные посохи, которые не сильно отличаются от пики, только утяжеленные металлом с одного конца. Их лица выглядели изможденными, голодными и замкнутыми.

Кто-то поднял крик в полголоса: «Златоокий!» Но никто его не поддержал, чтобы подбодрить Перина, как они делали еще месяц назад. Многое изменилось с тех пор, как похитили Фэйли. Теперь тишина была свинцовой. Молодой Кенли Мэрин, чьи щеки были все еще бледны, в том месте, где он соскоблил свою пробивающуюся бородку, избегал встречаться с Перрином взглядами, и Джори Конгар, чьи глаза блестели всякий раз, когда он видел что-нибудь маленькое и ценное, или пьян, когда мог, сплюнул, едва Перрин прошел мимо. Бен Крейв, сильно ударил его за это кулаком в плечо, но тоже не смотрел на Перрина.