Он начал было поворачивать назад, чтобы не встречаться с Берелейн, но когда он увидел трех высоких женщин, шагавших среди лошадей, с обернутыми вокруг голов длинными темными шалями, он заколебался. Хранительницы Мудрости ездили на лошадях лишь тогда, когда на то была серьезная необходимость. Того, чтобы пройти милю или две по снегу, даже в тяжелых шерстяных юбках, было явно недостаточно, чтобы вынудить их ехать верхом. Наверняка в этой группе были также Сеонид или Масури, и конечно айилки — все они относились с симпатией к Берелейн. Он никак не мог понять по каким причинам.
Ему не хотелось встречаться с всадниками, независимо от того, кто бы там ни был, но заминка стоила ему шанса скрыться. Одна из Хранительниц, он решил, что это Карелле, женщина с огненными волосами, небесно-голубые глаза которой всегда смотрели с вызовом, рукой указала солдатам в его направлении. Было невероятно, чтобы они смогли разглядеть его сквозь плотное сплетение теней и ярких полос солнечного света. Он еще раз убедился, что Хранительницы, как и все айильцы, имели острое зрение.
Масури, стройная женщина в плаще бронзового цвета, была здесь на пятнистой кобыле, как и Анноура на своей миниатюрной коричневой лошадке. Из под её капюшона свисало множество тонких темных косичек. Сама Берелейн спокойно восседала среди своей небольшой свиты, красивая высокая молодая женщина с длинными темными волосами, в красном плаще с черным подбоем. Единственный недостаток, полностью лишавший ее привлекательности в его глазах — она не была Фэйли. От нее он узнал о похищения жены, и о контактах Масимы с Шончан, но почти все в лагере считали, что он переспал с Первенствующей той же ночью, когда пропала Фэйли, а она не делала ничего, чтобы опровергнуть эти слухи. Это был не тот случай, когда он мог требовать, чтобы она встала и публично опровергла все слухи, но все же она могла хоть что-то сказать. Например, велеть своим горничным это отрицать, или что-нибудь ещё. Вместо этого Берелейн молчала, а ее горничные сплетничали словно сороки, фактически придумав эту историю. Подобного рода репутация способна свести в могилу мужчину из Двуречья.
Начиная с той самой ночи он старался избегать встречаться с Берелейн, и собирался ускакать прочь, даже после того, как его заметили. Но она, подхватив у сопровождавшей ее горничной — пухлой женщины, завёрнутой в сине-золотой плащ, корзину с ручкой, переговорила с другими, и направила своего мерина к нему. Одна. Анноура подняла руку и сказала что-то ей вслед, но Берелейн не оглянулась. Перрин не сомневался, что она последует за ним, куда бы он ни пошел, и это только заставит людей считать, что он сам захотел остаться с ней наедине. Он вдавил пятки в бока Ходока, желая присоединяться к остальным. Он хотел заставить её последовать за ним назад. Но она пустила своего мерина в легкий галоп, несмотря на неровную землю и снег, даже перепрыгивая каменные выступы. Ее красный плащ развевался за спиной. И встретила его на полпути. Она была хорошим наездником, неохотно признал он. Но не столь хорошим как Фэйли, хотя и лучше чем большинство.
«У тебя довольно мрачный вид», — мягко улыбнулась она, остановив своего коня прямо перед Ходоком. Она была готова преградить ему дорогу, если он постарается объехать ее сбоку. У этой женщины вообще не было никакого стыда! «Улыбнись, так люди подумают, что мы флиртуем». Она подала ему корзину рукой в тёмно-красной перчатке. «Это, по крайней мере, должно заставить тебя улыбнуться. Я слышала, что ты забываешь поесть», — Ее носик сморщился. — «И мыться. Твоя борода тоже нуждается в уходе. Измученный заботами, растрепанный муж, спасающий свою жену — романтическая фигура в ее глазах, но она не сможет так подумать о грязном оборванце. Ни одна женщина никогда не простит вам разрушение вашего же собственного образа в ее глазах».
Внезапно смутившийся Перрин взял корзинку, поставил на высокую луку седла перед собой, и бессознательно потер нос. Он знал некоторые из запахов Берелейн — так пахнут волчицы на охоте, а он, кажется, ее добыча, но сегодня она не была настроена поохотиться. От неё исходил запах каменного терпения, развлечения и затаенного чувства опасности. Женщина никогда его не боялась, это он помнил. Но почему она должна быть терпелива? И что именно должно было ее развлечь? Горный кот, пахнущий ягненком, не смог бы запутать его больше.
У него в животе заурчало от ароматов, доносившихся из под крышечки. Жареная куропатка, если он не слишком ошибся, и белый хлеб, еще теплый. Муки было очень мало, и хлеб был почти столь же редок как и мясо. Правда, он не ел несколько дней. Он действительно иногда забывал, и когда вспоминал ел от случая к случаю. Если повезет, ему приходилось просить у Лини и Брианы, а иногда перехватить остывшую косточку с остатками мясца у людей с которыми он вырос. От еды прямо под носом у него потекли слюни. Но будет ли это честно есть еду, принесенную Берелейн?
«Спасибо за хлеб и куропатку», — сказал он грубо, — «но для меня было бы хуже всего на свете, чтобы люди думали, что мы флиртуем. И я моюсь, когда могу, если тебя это так волнует. Но при такой погоде это не просто. Кроме того, все пахнут не лучше чем я.» Внезапно он понял, что она пахла чистотой. Никакого намека на пот или грязь за вуалью легких, цветочных духов. И это его разозлило — толи что он заметил ее духи, толи что она пахла чистотой. Это казалось Перрину предательством.
Глаза Берелейн расширились от изумления, — Почему? — а потом она вздохнула сквозь улыбку, которая начинала казаться застывшей, и в ее запахе появилась ниточка раздражения. «Для этого тебе следует поставить палатку. И я знаю, что в одной из ваших телег есть хорошая медная ванна. Люди ждут от дворянина, что он будет выглядеть дворянином, Перрин, и частью этого является внешняя презентабельность, даже когда для этого требуются дополнительные усилия. Это такая сделка между тобой и твоими людьми. Ты должен дать им то, что они ждут, то, в чём они нуждаются или чего хотят. Иначе, они теряют уважение и начинают на тебя обижаться. Откровенно говоря, никто из нас не может себе позволить, чтобы это случилось. Мы очень далеко от дома. Окружены врагами. И я верю, что ты — Лорд Перрин Златоокий — быть может, наш единственный шанс выжить и вернуться снова домой. Без тебя все развалится. Теперь улыбнись, потому что если мы не флиртуем, то значит разговариваем о чем-то другом».