Дела и так были плохи, когда у Илэйн было три соперницы, но теперь Ниан и Эления объединились под рукой Аримиллы, от которой, из всех трех, этого ждали менее всего. И это означало, что у нее было два Дома, достаточно крупных, чтобы с ними считались — ее собственный Траканд и Дом Дайлин Таравин, чтобы противостоять шести. Материн и остальные восемнадцать, что она посетила, были слишком малы. Ну, к тому же Дайлин настаивала на том, что Каранд, Коулан и Реншар присоединятся к Илэйн, да и Норвелин, Пендар и Траймане тоже, но первые три хотели видеть Дайлин на троне саму, а остальные три вели себя так, словно впали в спячку. Несмотря ни на что, Дайлин была тверда в своей верности Илэйн и без устали трудилась ей на пользу. Она продолжала верить в то, что часть Домов, которые продолжали хранить молчание, можно убедить поддержать Илэйн. Разумеется, сама Илэйн не могла бы с ними связаться, но за нее это делала Дайлин. И теперь ситуация колебалась на грани катастрофы. Шесть Домов поддерживали Аримиллу, и лишь дурак счел бы, что она не отправила послов к остальным. И, к тому же, тот факт, что ее уже поддержали шесть Домов, должен был сам по себе привлечь к ней другие.
Несмотря на то, что Касейлле и ее люди освободили двор, Илэйн и все остальные были вынуждены пробираться через толпу. Люди Дома Материн наконец сошли со своих коней, но по-прежнему ошивались поблизости, роняя свои алебарды и поднимая их лишь для того, чтобы уронить снова, пытаясь разгрузить своих вьючных лошадей здесь, во дворе конюшни. Какой-то мальчишка гонялся за цыпленком, которой каким-то образом сумел выскочить и который теперь бегал под ногами у лошадей, пока один из стариков подбадривал криками — мальчишку или цыпленка, так и осталось неясно. Знаменосец с покрытым морщинами лицом, на лоб которого свисала жалкая челка седых волос, в выцветшем красном кафтане, который натягивался у него на животе, пытался восстановить порядок при помощи одного только гвардейца, немногим младше его. Оба они выглядели так, словно вернулись с пенсии, как многие и в самом деле поступали. Какой-то мальчишка, очевидно, хотел завести свою косматую лошадь прямо во дворец, и Бергитте приказала ему уйти с дороги, чтобы дать пройти Илэйн. Мальчишка, паренек с пушком на щеках, которому было не более четырнадцати, увидев Бергитте, широко разинул рот, точно так же, как увидев Дворец. Действительно, в своей униформе она выглядела куда внушительнее, нежели Дочь-Наследница в дорожном наряде и, вдобавок, он уже видел Дочь-Наследницу. Расория, тряхнув головой, отпихнула его в сторону старого знаменосца.
— Я не знаю, что мне с ними делать, — ворчала Бергитте, когда служанка в красно-белой ливрее приняла плащ и перчатки Илэйн в маленьком вестибюле.
Он был маленький только по меркам Королевского Дворца. Пламя напольных светильников мерцало между тонкими рифлеными колоннами, и этот зал был в полтора раза больше главного приемного зала Дома Материн, хотя его потолок и не был высоким. Другая служанка с Белым Львом на левой стороне своего платья, девушка не многим старше паренька, который пытался провести свою лошадь внутрь, прежде чем ее заставили отшатнуться одновременные хмурые взгляды Авиенды и Бергитте, предложила им изящный серебряный поднос с высокими кубками, в которых дымилось вино со специями.
— Эти проклятые мальчишки заснут, если их поставить на пост, — продолжила Бергитте, сердито глядя на убегающую служанку, — старики останутся бодрствовать, но половина из них не вспомнит, что надо делать, если кто-нибудь взберется на проклятую стену, а остальные все вместе не смогли бы отбиться от шестерых пастухов с собакой.
Авиенда приподняла бровь и кивнула.
— Они здесь не для того, чтобы сражаться, — напомнила им Илэйн, когда они вступили в коридор, выложенный голубой плиткой, по обе стороны которого стояли лампы и покрытые инкрустацией сундуки. Бергитте и Авиенда шли по бокам, а телохранительницы рассыпались вокруг на расстоянии нескольких шагов впереди и сзади. «Свет!», — подумала Илэйн, — «я бы все равно не притронулась к вину!» Стук крови в ушах попадал в ритм с пульсом крови в голове Бергитте, и она прикоснулась к своему виску, спрашивая себя: а не стоит ли отдать своему Стражу приказ немедленно пройти Исцеление?
У Бергитте, тем не менее, были другие мысли на этот счет. Она посмотрела на Расорию и остальных идущих впереди, затем оглянулась через плечо и жестом приказала тем, кто был позади, отстать еще больше. Это было странно. Она сама подбирала каждую женщину в Гвардию, и она доверяла им. И, более того, когда она заговорила, это был торопливый полушепот, прозвучавший у самого уха Илэйн:
— Кое-что произошло как раз перед тем, как ты вернулась. Я попросила Сумеко Исцелить меня перед твоим возвращением, а она внезапно упала в обморок. Ее глаза просто закатились, и она упала. И она не единственная. Никто ничего не объясняет. Только не мне. Но остальная Родня, которую я видела, была готова выскочить из своих проклятых шкур, да и Ищущие Ветер тоже. Никто из них, если понадобится, не сможет даже плюнуть. Ты вернулась прежде, чем я нашла кого-нибудь из сестер, но подозреваю, что результат был бы тот же. В любом случае — тебе-то уж они скажут.
Чтобы держать дворец в порядке требовалось количество людей равное населению крупной деревни, и очень скоро им стали попадаться слуги, мужчины и женщины в ливреях, сновавшие туда-сюда по коридорам, прижимаясь к стенам, либо ныряя в пересекавшие коридор переходы, чтобы приготовить комнаты для эскорта Илэйн. Поэтому Бергитте рассказывала то немногое, что знала сама, тихо и как можно короче. Она не возражала против того, чтобы некоторые слухи просочились на улицы, и, неизбежно, к Аримилле, но россказни о Ранде, к тому времени, как подвергнуться нескольким пересказам, могли стать ничем не лучше историй про Отрекшихся. Даже хуже. Никто не поверит тому, что Отрекшиеся стараются посадить ее на трон в качестве марионетки.