В любом случае, обычно мало что из предложенного доходило до одобрения. Восседающие не сошлись на том, сколько сестер должно быть отправлено в Черную Башню и сколько от каждой Айя. На том, когда сестры должны отправиться, что они должны требовать, на что им нужно позволить согласиться, и от чего приказать отказаться полностью. В этом тонком вопросе, любая ошибка могла привести к беде. По мимо этого, каждая Айя, кроме Желтой считала именно себя уникальным специалистом, который должен возглавить посольство. Начитанная с Квамесы, которая настаивала, что целью является заключение соглашения, до Эскаральды, которая заявила, что тут необходимы знания исторических прецедентов. Берана же указала на то, что соглашение такого характера должно быть достигнуто с абсолютной рациональностью, так как переговоры с Аша`манами, без сомнения, подогреют страсти, и все, кроме холодной логики, непременно приведёт к беде. При этом она сама даже разгорячилась. Романда хотела, что бы группу возглавляли Желтые, поскольку потребуется Исцеление. Она так упрямо продолжала отстаивать интересы своей Айя перед остальными, что все позабыли, о чем они спорили до того.
Восседающие из одной Айя поддерживали только друг друга, вплоть до открытого противостояния, и никакие две Айя не желали поддерживать друг друга, кроме того, что они вместе решили отправить посольство в Черную Башню. Но должно ли это назваться посольством, осталось вопросом спорным, даже для тех, кто вначале настаивал именно на этом. А Морайя даже казалась ошеломленной самой идеей.
Эгвейн была не единственной, кто находил, что продолжительные споры утомительны, все аргументы были отметены так, что ничего не осталось, и все надо было начинать сначала. С дальних рядов Сестры постепенно исчезали. Их заменяли другие и затем тоже уходили в свою очередь спустя нескольких часов. Время от времени Шириам произносила ритуальное «Отбывают в Свете». Вскоре спустилась ночь, и оставшиеся несколько дюжин Сестер, кроме Эгвейн и Восседающих, были настолько выжаты, словно их протащили через пресс как влажные простыни. И решено вообще не было ни чего, за исключением того, что прежде чем что-нибудь будет решено потребуется дополнительное совещание.
Снаружи, на бархотно-черном небе, усыпанном блестящими звездами, повис бледный месяц, и воздух были обжигающе холоден. В темноте ее дыхание, вилось бледным туманом. Эгвейн ушла с Совета улыбаясь, поскольку она услышала как Восседающие, идущие позади нее, все еще обсуждали вопросы заседания. Романда и ЛИлэйн шли рядом, но чистый высокий голос Желтой приближался к крику, и Голубая от нее не отставала. Когда они находились в компанию друг друга, они обычно спорили, но это было впервые, на памяти Эгвейн, когда они при этом были не одни. Шириам равнодушно спросила насчет доклада о ремонте фургонов и фураже, который она принесла утром, но женщина и не пыталась скрыть свое облегчение, когда Эгвейн отослал ее спать. С поспешным реверансом, она быстро ушла в ночь, закутавшись в плащ. Большинство палаток стояло темными тенями в лунном свете. Немногие Сестры продолжали работать с наступлением ночи. Масло для ламп и свечи были дефицитом.
На данный момент эта отсрочка вполне удовлетворяла Эгвейн, но это была не единственная причина для ее улыбки. Где-то во время спора, ее головная боль полностью прошла. У неё не будет никаких проблем в эту ночь с хождение по снам. Халима всегда это лечила, но все же после массажа Халимы ее сны всегда были беспокойными. Хорошо, некоторые из ее снов были легкими, но другие были куда мрачнее чем все остальные, и что странно, каждый раз она не могла вспомнить ничего за исключением того, что они были мрачными и беспокойными. Несомненно и то и другое происходило от остатка боли, которые пропустили пальцы Халимы, но все же последнее было тревожным знаком само по себе. Ее учили помнить каждый сон. Она должна была помнить каждый сон. Однако, сегодня без головной боли у неё не должно быть никаких проблем, и посмотреть сон было самым меньшим из того, что она должна была сделать ночью.
Подобно Залу Совета и кабинету Эгвейн, ее палатка с небольшим собственным тротуаром стояла на небольшом удалении в дюжину спанов от ближайших палаток, чтобы предоставить Амерлин немного уединения. По крайней мере, именно так это объяснялось. Это могло бы даже быть правдой. Эгвейн ал`Вира конечно не требовалось ничего большего. Палатка была не большая, всего четыре шага в длину, и внутри была заставлена четырьмя сундуками, набитыми одеждой, составленными у одной из стен, двух кроватей, крошечного круглого стола, бронзовой жаровни, умывальника, зеркала и одного из немногих в лагере стульев. Совершенно простой, слегка украшенный резьбой он занимал слишком много места, но это было удобно, и почти роскошно, когда ей хотелось сесть, поджав ноги, и почитать. Когда у неё было время, чтобы почитать что-нибудь в свое удовольствие. Вторая кровать была для Халимы, и она была удивлена, когда увидела, что женщины еще нет. Но палатка не была пустой.
«У Вас на завтрак был только хлеб, Мать», — мягко сказала Чеза обвиняющим тоном, едва Эгвейн прошла сквозь откидной полог входа. Горничная Эгвейн была слегка тучной женщиной в простом сером платье. Она сидела на табурете, зашивая чулки при свете лампы. Она была симпатичной, без седины в волосах, но все же Эгвейн иногда казалось, что Чеза была с ней всегда, появившись в ее жизни гораздо раньше Салидара. И, конечно же, у неё имелись все привилегии старой служанки, включая право поругать хозяйку. — «Насколько я знаю, Вы ничего не ели с полудня», — продолжила она, расправив снежно-белый шелк, чтобы получше разглядеть заплату, которую она сделала на пятке, — «и Ваш обед на столе остыл уже час назад. Моего мнения никто не спрашивал, но если бы спросили, я бы сказала, что Ваши головные боли от недоедания. Вы слишком худенькая».