Перекрестки сумерек - Страница 189

189

Резко Эгвейн в темноте. Она знала. Впервые она знала точно, что означает сон. Но почему сначала она увидела сон о спасающей её Шончанке, а затем о Шончанском нападение на Белую Башню? Нападение, которое до основания поколебало бы Айз Седай, и угрожало самой Башне. Конечно, это была только вероятность. Но события, увиденные в истинных снах, были более вероятны, чем остальные.

Она решила, что это необходимо спокойно обдумать, но услышала грубый шорох холста откидных створок входа, она быстро охватила Истинный Источник. Торопливо, она проделала упражнения для послушниц — вода текущая по гладким камням, ветер, дующий сквозь высокую траву. Свет, она очень испугана. Потребовалось два вида упражнений, чтобы как-то успокоиться. Она открыла рот, чтобы спросить, кто там.

«Спите?» — мягко произнес голос Халимы. Он прозвучал слишком напряженно, почти возбужденно. — «Хорошо, я сама не возражала бы хорошенько выспаться».

Слушая как она раздевается в темноте, Эгвейн лежала очень тихо. Если бы она дала ей понять, что проснулась, то должна была бы с нею заговорить, а сейчас это было бы непросто. Она была уверена, что Халима нашла для себя компанию, пусть и не на всю ночь. Халима, конечно, могла делать всё, что пожелает, но Эгвейн была разочарована. Пожелав, себе уснуть, она снова скользнула в сон, и на сей раз, не пыталась остановиться на полпути. Она запомнила все сны, которые увидела, и теперь нуждалась в некотором сне.

Чеза пришла рано, чтобы принести на подносе ее завтрак и помочь одеться. Было действитель6но рано и еще не рассвело. Едва стало светать, и что бы хоть что-то разглядеть был необходим свет ламп. Угольки в жаровне за ночь погасли, и в воздухе чувствовался холод. Возможно сегодня будет снег. Халима, извиваясь, влезла в свое шелковое платье, и, смеясь, пошутила, что ей хотелось бы иметь собственную горничную, пока Чеза застегивала ряды пуговиц на платье Эгвейн. У пухлой женщины было абсолютно невозмутимое лицо, и она словно не замечала Халиму. Эгвейн ни чего не сказала. Причем, решительно ничего. Халима не была ее служанкой. Поэтому у Эгвейн не было права установить правила для женщины.

Как только Чеза закончила с последней пуговицей, в палатку, впустив с собой волну холодного воздуха, проскользнула Нисао. Короткий проблеск в створках входа показывал, что на улице всё серо. Определенно, будет снег.

«Я должна поговорить с Матерью наедине», — сказала она, закутавшись в плащ, словно снег уже пошел. Такой решительный тон был несвойственен для этой маленькой женщины.

Эгвейн кивнула Чезе, которая, выходя из палатки, пробормотала предостерегая, — «Не дайте вашему завтраку снова остыть».

Халима сделала паузу, уставившись на Нисао и Эгвейн, перед тем как достать свой плащ из неопрятной кучи возле её кровати. — «Я полагаю, что у Деланы есть для меня работа», — сказала она, показавшись Эгвейн раздраженной.

Нисао, нахмурившись глядела ей вслед, пока она шла, но ничего не сказала. Затем она охватила саидар и сплела стража от подслушивания. Не спрашивая разрешение. — «Анайя и ее Страж мертвы», сказала она. — «Кто-то из рабочих, носящих мешки с углем, вчера вечером услышал шум, словно кто-то бьется в конвульсиях, и удившись, они все побежали, чтобы посмотреть, что это было. Они нашли Анайю и Сетагана в снегу мертвыми».

Эгвейн медленно села на стул, который не показался ей сейчас удобным. Анайя мертва. Кроме улыбки в ней не было ничего привлекательного. Но когда она улыбалась, она согревала все вокруг себя. Женщина с простым лицом, которой нравились расшитые платья. Эгвейн знала, что должна была почувствовать печаль и за Сетагана, но он был всего лишь Страж. Если бы он пережил Анайю, то мало вероятно, что прожил бы долго. — «Как?» — спросила она. Нисао не сплела бы стража только для того, чтобы сообщить, что Анайя мертва.

Лицо Нисао напряглось, и, несмотря на стража, она оглянулась, словно опасалась, что кто-то мог подслушать у входа. — «Рабочие решили, что они отравились грибами. Некоторые крестьяне небрежны при сборе того, что они намереваются продать, и кое-какие ядовитые грибы могут парализовать легкие или горло так опухнет, что вы умрёте задохнувшись». — Эгвейн нетерпеливо кивнула. Она же выросла в сельской местности. — «Все, кажется, с этим согласились», — продолжила Нисао, но не спешила. Кутаясь в плащ, она словно пыталась себя защитить. — «Не было никаких ран, и видимых повреждений. Ничего, чтобы заподозрить иное, кроме жадного фермера, продавшего плохие грибы. Но…» — Она вздохнула, снова оглянувшись, и понизила свой голос. — «Я полагаю, что это случилось из-за сегодняшнего разговора о Черной Башне в Совете. Я проверила резонанс. Они были убиты саидин». На ее лице появилась гримаса отвращения. — «Я думаю, что кто-то сплёл вокруг них плотные потоки воздуха и позволил им задохнуться». — Задрожав, она сильнее закуталась в плащ.

Эгвейн тоже хотелось задрожать. Она удивилась, что еще не задрожала. Анайя мертва. Задушена. Преднамеренно жестокий способ убийства, используемый кем-то, кто не хотел оставлять следов. — «Ты рассказала кому-то ещё?»

«Конечно нет», — с негодованием сказала Нисао. — «Я сразу пошла к вам, как только узнала, что вы проснулись».

«Жаль. Придется объяснять, почему ты задержалась. Мы не сможем сохранить эту тайну». — Да, Амерлин хранили тайны похуже, для пользы Башни, если они считали, что так лучше. — «Если среди нас есть мужчина, способный направлять, тогда Сестры должны быть осторожны. — „Мужчина, способный направлять, прячется среди рабочих или, что мало вероятно, среди солдат. Но еще менее вероятно, что он прибыл сюда только для того, чтобы убить одну единственную Сестру и ее Стража. Возникал другой вопрос: «Почему Анайя? Она оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, Нисао? Где они умерли?“

189