«Не сейчас», — сказал Мэт. Только когда они достаточно удалятся от Эбу Дар, где никто не сможет припомнить паренька на сером жеребце, который выигрывал все скачки. «Возможно, через пару дней. Джуилин, ты сможешь передать остальным? Блаэрик уже знает, так что о Сестрах позаботились».
Джуилин не стал тратить время зря, только заглянул в палатку успокоить Тэру. Она, похоже, нуждалась в частом утешении. Когда он вышел, неся поношенный темный тайренский кафтан, он сказал Олверу собирать игру и помогать Тэре, пока он не вернется, затем надел свою красную коническую шляпу и натянул кафтан. Он даже ни разу не взглянул в сторону Эгинин. Она считала его вором, самозваным Ловцом Воров. Тайренец тоже ее недолюбливал.
Мэт принялся было расспрашивать Ноала о том, где тот был, но старик проворно бросился за Джуилином, крича через плечо, что он поможет оповестить остальных о том, что труппа уезжает. Ладно, двое смогут сделать это быстрее чем один. Ванин и остальные четверо выживших Красноруких делили палатку на другом конце лагеря, в то время как Ноал на другом конце делил свою с Томом и двумя слугами — Лопином и Неримом. А вопросы могут и подождать. Вероятно, он просто задержался, чтобы припрятать свою драгоценную рыбу. В любом случае, внезапно это показалось незначительным.
Крики людей, отдающих распоряжения конюхам привести лошадей для их фургона, вопросы других, спрашивающих, высунувшись из окон и дверей о том, что происходит, стали наполнять лагерь. Адрия, хрупкая женщина, пронеслась мимо босиком, неся зеленое в цветочек платье, и исчезла в желтом фургоне, где жили остальные четверо акробатов. Кто-то в зеленом фургоне хрипло проревел, что «люди пытаются спать». Горстка детей членов труппы разбежалась в разные стороны, и Олвер стал собирать свою игру. Это было его самым дорогим сокровищем, и из-за нее он явно закончит сборы позже остальных. Прежде чем он оказался готов продолжать путешествие прошло довольно много времени, но Мэт застонал не по этой причине. Он только что услышал, как эти проклятые кости в его голове загрохотали снова.
Мэт не знал, ругаться ему или плакать. Солдаты уходили, и они сами собирались оставить Эбу Дар с его пылью далеко позади, и казалось, не было никакой причины, по которой кости могли бы вновь закувыркаться в его голове. Но она всегда была, эта проклятая причина, только он никогда не мог ее угадать, пока не становилось слишком поздно. Что бы ни случалось, через много дней или часов, ему никогда не удавалось предугадать этого заранее. Одно было несомненно: что-то очень важное — или ужасное — непременно случится, и он не сможет этого избежать. Иногда, как в ту ночь в воротах, Мэт не мог понять, почему игральные кости снова принимаются кувыркаться, сразу после того как остановились. Но он всегда знал наверняка, что звук катящихся игральных костей заставляет его дергаться словно шелудивого козла, но раз уж они начали свой разбег в голове, он не хотел, чтобы они останавливались. Но они останавливались. Рано или поздно, но они всегда останавливались.
«Ты в порядке, Мэт?» — спросил Олвер, — «Те шончан не смогут нас поймать». — Он попытался сказать это как можно убедительнее, но вопросительные нотки все же проскользнули в его голосе.
Внезапно Мэт понял, что уставился в никуда. Эгинин, нахмурившись, глядела на него, рассеянно теребя руками парик, явно рассерженная на то, что он ее не замечает. Взгляд Домона приобрел сосредоточенность; и Мэт готов был съесть свою шляпу, если в этот момент Домон не решал, следует ему броситься на защиту Эгинин или нет. Даже Тера украдкой посматривала на него через откинутую полу входа палатки, а ведь она всегда старалась не попадаться на глаза Эгинин. Он не мог объяснить. Только человек с кашей вместо мозгов мог решить, что услышав звук катящихся игральных костей, которых никто не мог увидеть, он получил предупреждение. Или, возможно, человек, отмеченный Силой. Или Темным. Ему не хотелось, чтобы что-то подобное могли бы подумать о нем. И то, что случилось той ночью у ворот, могло повториться снова и снова. Нет, это было тайной, которую он не хотел раскрывать. Так или иначе, ни к чему хорошему это бы не привело.
«Они никогда не поймают нас, Олвер, ни тебя, ни меня». — Он взъерошил волосы мальчика, и Олвер ухмыльнулся во весь рот, с такой же легкостью вернув себе прежнюю уверенность.
«Никогда, пока мы держим наши глаза открытыми и ушки — на макушке. Запомни, ты сможешь найти выход из любого затруднения, если будешь держать глаза и разум начеку, в противном случае ты вечно будешь спотыкаться о собственные ноги». — Олвер серьезно кивал, но Мэт рассчитывал, что это послужит напоминанием и для других. Или, возможно, для него самого. О, Свет! У них нет другого выхода, кроме как быть начеку. Кроме Олвера, который думал, что это все одно большое приключение. Они все должны были из кожи вон повылезать, как перед отъездом из города.
«Иди, помоги Тере, как просил Джуилин, Олвер».
Острый порыв ветра проник сквозь одежду Мэта, заставив его вздрогнуть.
«И надень свою куртку, холодно», — добавил он, когда мальчик проскользнул мимо Теры в палатку. Шуршание и скип внутри палатки свидетельствовали о том, что Олвер принялся за работу, в куртке или без нее, но Тера — осталась, присела у входа в палатку, всматриваясь в Мэта. Несмотря на заботы остальных, и ответственность, лежащую на Мэте Коутоне, мальчик мог погибнуть.
Как только Олвер исчез, Эгинин, уперев руки в бедра, опять подступила к Мэту, и он тяжело вздохнул. «А теперь мы уладим все вопросы, Коутон», — произнесла она твердым голосом. — «Сейчас же! Я не хочу, чтобы наше плаванье потерпело крушение из-за того, что ты отменяешь мои приказы».