«В таком случае мы должны как можно быстрее раскинуть наши сети», — сказал Карид, — «И как можно тщательнее».
Оба командира кивнули. Для воинов Стражи Последнего Часа то, что должно быть сделано, будет сделано. Даже если нужно поймать ветер.
Он легко бежал сквозь ночь, несмотря на снег, плотно окутавший землю. Он был наедине с тенями, скользящими через лес, в лунном свете его глаза видели почти столь же ясно, как при солнечном. Холодный ветер, трепавший его густой мех, внезапно принес запах, от которого шерсть встала дыбом, а сердце забилось с ненавистью гораздо большей, чем к Никогда-не-рожденным. Ненависть, и уверенное знание наступившей смерти. Выбора не было, и не могло быть. Он побежал тверже, стремясь к смерти.
Перрин внезапно очнулся от сна в глубокой предрассветной темноте, лежа под одной из обозных телег с большими колесами. Холод, идущий от земли, просочился в его кости, несмотря на тяжелый, с меховой подкладкой плащ и два одеяла. К тому же, дул прерывистый бриз, не достаточно сильный или постоянный, чтобы назвать его легким ветром, но, тем не менее, ледяной. Когда он растирал лицо руками в перчатках, в короткой бороде потрескивал лед. Ему показалось, что, к счастью, ночью снег больше не шел. Слишком уж часто он просыпался засыпанным холодными белыми хлопьями, несмотря на укрывавшую его телегу; ко всему прочему, снегопад сильно затруднял работу разведчикам. Он пожалел, что он не может побеседовать с Илайасом, так же, как он говорил ночью с волками. Сейчас Перрин больше не мог выносить этого бесконечного ожидания. Усталость вцепилась в него как вторая кожа; и он не мог припомнить, когда в последний раз он нормально спал. Спать или не спать вовсе, для него не имело разницы. В эти дни только жар гнева давал ему силу продолжать двигаться.
Он не думал, что его разбудило случайное видение. Каждую ночь он ждал кошмаров, и каждую ночь они приходили. В худших из них, он находил Фэйли мертвой, или не находил ее вообще. От таких снов он пробуждался в холодном поту. Когда снилось что-нибудь менее ужасное, он дремал, наполовину просыпаясь при виде убивающих, чтобы сожрать его плоть, троллоков, или Драгкара, высасывающего его душу. Остатки последнего сна исчезали быстро, таяли и забывались, но все же своей волчьей половиной он помнил и чувствовал… Что? Что-то, что волки ненавидели еще больше чем Мурддраалов. Что-то такое, о чем волк твердо знал, что оно его погубит. Знание, которое он получил во сне, ушло — остались только неопределенные впечатления. Он уже вышел из волчьего сна, того отражения этого мира, где умершие волки продолжали жить, чтобы живые могли с ними советоваться. Обычно волчьи ощущения оставались в его голове ясными и после того, как он выходил из сна, сознательно или нет. Но все же это послание по-прежнему казалось реальным, и срочным.
Все еще лежа неподвижно на спине, Перрин послал свой мысленный зов волкам. Он напрасно и зря пытался использовать волков, чтобы помочь его охоте. Убедить их проявить интерес к событиям из жизни двуногих было трудно, если не сказать больше. Они избегали больших групп людей — для них даже полдюжины было достаточно много, чтобы держаться от двуногих подальше. Люди забыли времена совместной охоты, и большинство их, завидев волка, пытались его убить.
Сначала его мысли ничего не нашли, но спустя некоторое время он коснулся волков, находящихся где-то далеко. Он не знал, насколько, но чувство контакта было похоже на звук шепота, услышанный краем уха. Длинный путь. Это казалось странным. Несмотря на рассеянные по округе деревни, поместья и даже случайный город, здесь была удобная местность для волков — нетронутый лес, с множеством оленей и массой другой, более мелкой добычи.
При разговорах со стаей, которой ты не принадлежишь, всегда соблюдались формальности. Вежливо, он послал свое имя среди волков — Юный Бык — разделил свой запах, и получил в ответ их — Охотница за листьями и Высокий Медведь, Белый Хвост и Перо, Туман Грома и каскад других. Это была большая стая, и Охотница за листьями, волчица с чувством спокойной уверенности в себе, была их лидером. Перо, умный и сильнейший из волков, был ее самцом. Они слышали о Юном Быке и хотели говорить с другом легендарного Длинного Зуба, первого двуногого, который научился говорить с волками после огромного промежутка времени, которое несло чувство Эпох, исчезших в тумане прошлого. Весь поток образов и запахов мыслей, наполнявших его сознание, сливался воедино, пока не остался только один образ, превращённый в слова, понятные волкам.
«Есть кое-что, что я хочу узнать», — сообщил он, как только все приветствия были сделаны. — «Чего волк может ненавидеть и бояться больше чем Никогда-не-рожденных?» Он попробовал вспомнить запах из сна и добавить его к посланию, но тот уже окончательно испарился из его памяти. — «Что-то, что волки считают смертью».
Ответом была тишина и острая игла страха, смешанного с ненавистью, и одновременно решительность и нежелание. Он чувствовал такой страх, исходящий от волков, как перед лесным пожаром, гонящим их сквозь лес. Страх такой силы, что они даже не хотели слышать слов Перрина — и это было таким колющим чувством, которое заставило кожу и мышцы содрогаться, ощущая невидимое. Все это происходило независимо от него, будто он почувствовал что-то ужасное. Волки никогда не испытывали такого страха. Но то, что они ощущали сейчас, отвергало эту мысль.
Один за другим они покидали его сознание, преднамеренно не пуская его в свои мысли, пока не осталась одна только Охотница за листьями. «Последняя Охота близко», — сказала она наконец, и затем тоже ушла.